Хроники Аскета. Третья сила - Страница 73

— Хочешь сказать, мне повезло стать свидетелем редкого явления?

— Это легко проверить, — охотно откликнулся Покойник, и, вскочив со своего места, нервно заходил по помещению. Похоже, перспектива столкнуться на практике с чем-то новым и интересным не на шутку его увлекла. — Дело в том, что душу, затерявшуюся в ментале, можно попытаться воплотить.

— В каком смысле? — Честно говоря, раньше я никогда не слышал о подобных экспериментах.

— Да в прямом. Воплотить в нашем, физическом мире. Что ты знаешь о призраках?

— Практически ничего, всегда считал их старушечьими сказками. Если не считать Фролова — он вполне материален и активен.

— Иди ты со своим Фроловым, — отмахнулся тот, — я тебе про настоящих призраков говорю. Читал в детстве страшные истории перед сном? Ну вот. Обычного духа призвать из ментала в физический план сложно, удержать здесь еще труднее: его будет непрерывно тянуть назад, таковы законы природы. Наши три измерения не приспособлены для существования жителей тонкого мира, равно как и человеку, даже псиону, в ментале, прямо скажем, некомфортно. Поэтому шаманы вынуждены создавать артефакты-якоря для своих питомцев. Зато неразвоплощенная душа, в принципе, может существовать и в нашей реальности, и в иной одновременно, благо принадлежит она в определенной степени обоим мирам. Правда, тут есть еще одна особенность: в виде физического тела такая сущность воплотиться у нас не сможет, разве что, кто-то предоставит ей временное пристанище. Помнишь, как я одного духа в тело дохлой канарейки поселил? Ну вот. Зато в форме энергетической структуры оно может существовать неопределенно долгий период времени. Отсюда древние легенды о всяких кентрвилльских приведениях…

Историю с канарейкой я, конечно, помнил: именно после нее к Покойнику и прилипло его прозвище.

— То есть, ты хочешь сказать, что способен воплотить такие души в нашем мире? — На всякий случай уточнил я.

— На практике никогда подобным не занимался. — Сдержанно пояснил Покойник. — Но попытаться можно. Вот попьем чаю, и попробуем.

Если честно, я ожидал увидеть в кабинете Покойника соответствующий его роду занятий антураж: какую-нибудь пентаграмму, начерченную прямо на полу, шкаф, доверху заполненный артефактами, или хотя бы пожелтевший от времени человеческий череп, используемый в качестве подсвечника. Однако Покойник, по видимому, не успел до конца освоиться во временном пристанище и пока обходился без милой его сердцу пошлости, поэтому его логово больше всего напоминало приемную какого-нибудь дипломированного психоаналитика: мягкое глубокое кресло, удобный топчан, симпатичный пейзаж на стене в тонкой золоченой раме, и вполне современный компьютер.

— Ложись, — махнул он рукой в направлении топчана, сам же плюхнулся в кресло, и, небрежно смахнув в сторону клавиатуру с мышкой, водрузил ноги в тяжелых ботах на стол. — Ничего особенного от тебя не потребуется, просто расслабься и постарайся представить себе своих друзей такими, какими ты их запомнил.

Я повиновался. Лежанка оказалась достаточно мягкой, я завозился на ней, устраиваясь поудобнее. Однако задание, выданное мне Покойником, оказалось не так-то легко исполнить. Сколько лет прошло с того злополучного дня, когда обрушившийся свод пещеры похоронил под тоннами глины, камня и песка Андрюху и Романа? Десять? Двенадцать? Школу я не помнил совершенно, все проведенные в ее стенах дни слились для меня в одну непрерывную серую пелену, состоящую из однообразных уроков, домашних заданий и экзаменов. Ни одного светлого пятна. В выпускной же я сильно напился, наверное, до такой степени — в первый и в последний раз в своей жизни. Помню, как в каком-то заросшем шиповником и сиренью дворе, спрятавшись под деревянным грибочком, мы втроем разливали по одноразовым пластиковым стаканам дешевую «сангрию» из литрового пакета. Остальное помню смутно.

Послешкольные годы тоже были сплошь посвящены институтской учебе, потому виделись мы нечасто, в основном, по выходным, либо собираясь друг у друга по какому-нибудь торжественному поводу, либо просто выбираясь за город. Однажды мы отправились на берег какого-то озера купаться и загорать: Андрей жарил шашлыки, а Ромка по своему обыкновению пытался завести знакомство с какими-то девушками, облюбовавшими место поблизости. Потом неожиданно хлынул ливень, пришлось организовывать спешную эвакуацию, и в суматохе недожаренные шашлыки благополучно утонули вместе с мангалом в озере, потом мы, мокрые, но довольные, еще час ждали на перроне опаздывающую электричку.

В другой раз Роман пригласил нас в поездку за грибами на свежеприобретенных им «Жигулях» ядовитозеленого цвета, заставших в свои лучшие годы еще период глубокого застоя. Естественно, мы собрали по полной корзине подосиновиков и белых, естественно, на обратном пути заблудились и выбрались на шоссе лишь затемно, после чего своенравный «Жигуль» решил сломаться точно на полпути к городу. Толкая его в полной темноте, мы умудрились опрокинуть машину в канаву, откуда под утро нас вместе с грибами вытянул проезжавший мимо трактор.

Потом началась череда походов, куда ребята ежегодно отправлялись на период отпусков, а то и по нескольку раз в год, периодически приглашая меня с собой. Помню, как во время одной из недельных поездок куда-то в Карелию, мы, нарубив лапника, поставили палатки на обрывистом берегу реки, отыскав редкий в этих краях травянистый пляж, лишенный корней вездесущих сосен и таящегося под тонким слоем почвы камня. Белые ночи были на самом излете, терпко пахло хвоей, над рекой струился клочковатый туман, и даже стройный звон комаров не мог нарушить этой идиллии. Звонко потрескивало пламя костра, вылизывая прохладный вечерний воздух и играя загадочными рыжими язычками в стеклах Андрюхиных очков. Ромка бренчал на гитаре, напевая что-то про вечную молодость, в консервной банке вкусно пахла тушенка, было хорошо и спокойно, а впереди ждала целая жизнь.